… Мне любо спать – отрадней камнем быть. 

В сей век стыда и язвы повсеместной 
Не чувствовать, не видеть – жребий лестный, 
Мой сон глубок – не смей меня будить...

Сегодня весь день идет дождь, стучит прозрачными каблучками по  пустынным тротуарам, заглядывает  в витрины, смеясь влетает в открытые окна… повсюду оставляя свой след.  Я бреду по бульвару к лесу, бульвар обрывается лесной подстилкой, дорога сменяется тропинкой… Кто то считает эту дорогу глупой, я же нахожу в ней свою прелесть. В лесу тихо, с веток кое где капает, пахнет хвоей, листьями и землей… Я ловлю первые осенние запахи, кое где лоскутками мелькают алые и желтые листья, хорошо… Губы сами находят улыбку, глаза отыскивают каждую знакомую веточку, кустик, лужу  и птичье гнездо высоко в ветвях, здесь все родное. 
Сюда не заходят люди, странно, но это место считается диким… Мое любимое место… Я выхожу к большому озеру, по воде пляшут капли заставляя поверхность воды оживать, волноваться серым махровым покрывалом… вот и вывернутое бурями огромное дерево… провожу рукой по шероховатому стволу привычно находя знакомые сучки и веточки. 
Вода все танцует, а дождь и не думает заканчиваться… я никогда не беру с собой зонта в такую погоду, зачем же закрываться от неба?  забираюсь на широкую ветку над самой водой, ложусь на живот подложив руки под подбородок и замираю глядя на природу, на буйство и слияние стихий. Мне совершенно не хочется шевелиться, я забываю как дышать… полностью погружаясь в этот мир, отгораживаюсь от всего. 
От мыслей, от себя самой, от ветра и шороха деревьев, я-дождь, я-вода… я-ветер.
И вот так я лежу, долго, долго… А может и не я вовсе? Тело лежит, а душа и сердце сливается со стихией, уноситься в высь с восходящими потоками ветра. 
В этом мой маленький рай, уходить вот так от людей, от шума города, от себя самой… оставаясь только с парой любимых образов и стихией. Я бы наверное написал стихи, сочинила балладу, вот сейчас! Я-Есть... 
Но слишком не хочется уходить из мира капель, свежего ветра. запаха земли и цветного пледа осенних красок. Осень-моё сердце, я живу, я жива, я буду жить… Мгновение… вот сегодня, я смогла не остановить его, нет… я смогла прожить его, быть в нем, и ему позволила быть во мне. В такую погоду я всегда мечтаю свернуться калачиком прямо под каким либо деревом и лежать прикрыв глаза, слушать как падает дождь… Нужно будет так и сделать, никогда не поздно следовать зову сердца. 
И пусть для других это странно, для меня это важная часть моей жизни... 
Как бы я хотела разделить все эти прелести, цвета и запахи ещё с кем-то, и я верю… Он есть. 
Тот человек который однажды будет со мной в этом мгновении и в сотне других...
Он, есть... 

_______
09.09.15 

Да, мы разные, но так тепло иногда бывает вместе,
Говорить и думать песней, и прощать за тьму...
Для тебя для одной живу, и мир вижу ясным,
Может стать он прекрасным? Ради нашей мечты.
Где ты? В темноте или свете дней,
Не могу не подумать о ней, о той что в душе и сердце...
Да, отворяй смелей эту дверцу, ничего не бойся.
Рассветом умойся, руки в  росу опусти,
Обиды и боль отпусти… взгляни на рассвет
Впереди ещё сотни лет, а мы  за тени держимся...
Рано или поздно порежемся, но я слез не хочу!
Я с тобой по небу лечу, чешую как бисер считая,
Думаешь я о чувствах ничего не знаю? Знаю и верю в любовь,
Я знаю, найду её вновь, да что там в новь, уже нашла...
Я с тобой опять ожила, вижу краски и отблеск звезд,
Я сжигаю последний мост, любуюсь  тенями,
 Все это… Оно уже с нами, не бойся сказать «люблю»
Я  тебя  в шарфах утоплю, обниму наконец,
Ты  всему в моей жизни венец, как утро после грозы,
И вольеться сердце в пазы, все как надо и вновь...
С улыбкой прольеться их кровь, не нужно думать о тех,
Чей навеки утерян смех… Люби до конца, ненавидь...
Отныне нам вместе жить, деля сердца пополам,
Нам падать, сливаться нам...
Прошу только рядом будь, Потери и горечь забудь,
Позволь мне рассветом стать,
Что б снова могла ты летать...
______
09.09.15 

На севере – дремучие леса, бурелом, ветви переплелись и пройти не пускают, колючие кусты за порты цепляют, сучья шапку с головы рвут. В тех лесах, старые люди сказывают, живет кысь. Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! – а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! – а когтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет. Вернется такой назад, а он уж не тот, и глаза не те, и идет не разбирая дороги, как бывает, к примеру, когда люди ходят во сне под луной, вытянувши руки, и пальцами шевелят: сами спят, а сами ходят. Поймают его и ведут в избу, а иной раз для смеху поставят ему миску пустую, ложку в руку вторнут: ешь; он будто и ест, из пустой-то миски, и зачерпывает, и в рот несет, и жует, а после словно хлебом посудину обтирает, а хлеба-то в руке и нет; ну, родня, ясно, со смеху давится. Такой сам ничего делать не может, даже оправиться не умеет: каждый раз ему заново показывай. Ну, если жене или там матери его жалко, она его с собой в поганый чулан водит; а ежели за ним приглядеть некому, то он, считай, не жилец: как пузырь лопнет, так он и помирает.
Ну тут более или менее ясно, подвид нежити либо обращенный, либо упырь, смотрим дальше:  
 Вот и сегодня, к вечеру, в аккурат на самом рабочем месте, невесть с какой причины у Бенедикта внутрях ФЕЛОСОФИЯ засвербила. Мутно-мутно, как тень под водой, стало что-то в сердце поворачиваться, томить и звать, а куды? – и не скажешь. В спине как озноб какой, и на слезу потянуло. И то ли злоба разжигает, то ли летать хочется. Или жениться.
По всей видимости Кысь имеет возможность сводить человека с ума с помощью его же чувств, желаний, поступков и мыслей. Телепат стало быть. 
 И похлебав привычного, негустого супу, сплюнув в кулак коготки, задумаешься, глядя в слабый, синеватый огонек свечки, слушая, как шуршит под полом, как трещит в печи, как воет, подступает, жалуется за окном, просится в дом что-то белое, тяжелое, холодное, незримое; и представится тебе вдруг твоя изба далекой и малой, словно с дерева смотришь, и весь городок издалека представится, как оброненный в сугроб, и безлюдные поля вокруг, где метель ходит белыми столбами, как тот, кого волокут под руки, а голова запрокинулась; и северные леса представятся, пустынные, темные, непроходимые, и качаются ветки северных деревьев, и качается на ветках, – вверх-вниз, – незримая кысь, – перебирает лапами, вытягивает шею, прижимает невидимые уши к плоской невидимой голове, и плачет, голодная, и тянется, вся тянется к жилью, к теплой крови, постукивающей в человечьей шее: кы-ысь! кы-ысь!

И тревога холодком, маленькой лапкой тронет сердце, и вздрогнешь, передернешься, глянешь вокруг зорко, словно ты сам себе чужой: что это? Кто я?

Кто я?!..
Да, видимо существо подменяет память человека, питаясь его сомнениями и страхами заставляет забыть кто он, что тут делает, зачем живет.
 Выбрался на крыльцо. Господи! Какая тьма. На север, на юг, на закат, на восход – тьма, тьма без края, без границ, и во тьме, кусками мрака, – чужие избы как колоды, как камни, как черные дыры в черной черноте, как провалы в никуда, в морозное безмолвие, в ночь, в забвение, в смерть, как долгое падение в колодец, вот как во сне бывает, – падаешь и падаешь, и нетути дна, и сердце становится все меньше да меньше, все жальче да туже. Господи!..

А над головой – небо, тоже чернее черного, а по небу, узором, голубоватые пятнышки звезд, то гуще, то слабее, словно бы дышат, пошевеливаются, словно бы тоже задыхаются, ежатся, хотят оторваться, а не могут, намертво приколочены к черной небесной крышке, накрепко прибиты, не сдвинутся. Прямо над головой у Бенедикта, всегда над головой, куда ни отойди, – и Корыто, и Миска, и пучок Северных Хвощей, и ярко-белый Пупок, и россыпь Ноготков, и мутно, тесно, густо сбитое, полосой через весь ночной небосвод Веретено, – все тут, всегда, сколько себя помнишь. Родись, умри, встань, ляг, пляши на соседской свадьбе, или поутру, на малиновом суровом восходе проснись как от удара палкой, испуганный, как если бы ты один остался живой на свете, – они все тут, всегда тут, бледно мигающие, подслеповатые, вечные, молчаливые.
Существо  сводит с ума постепенно, наводя на разные мысли, но в итоге поселяя в душу человека сомнения страх и отсуцтвие чего либо светлого, попросту вгоняя в депресси.

Бенедикт вздохнул тяжело, да сам свой вздох и услышал. Вот, опять… Опять в голове раздвоение какое-то. То все было просто, ясно, счастливо, мечты всякие хорошие, а то вдруг будто кто сзади подошел да все это счастье из головы и выковырнул… Как когтем вынул…

Кысь это, вот что! Кысь в спину смотрит!!!

Бенедикта даже затошнило от страха, от нехорошего, под ложечкой сосущего чувства. Он захлопнул дверь, не досмотрев заката, не додышав сырого, синего вечернего воздуха; поспешно заложил на крюк, на засовы; споткнулся в тухлой избяной тьме о творог; и матюкнуться забыл; ощупью добрался до лежанки и лег поскорей, не чуя ног.

Сердце билось. Кысь это… Она. Вот, значит, что. А не фелософия никакая. Правильно говорят: кысь в спину смотрит!

Это она там, на ветвях, в северных лесах, в непролазной чащобе, – плачет, поворачивается, принюхивается, перебирает лапами, прижимает уши, выбирает… выбрала!.. Мягко, как страшный, невидимый Котя, соскочила с ветвей, пошла, пошла, пошла, – ползком под буреломом, под завалами сучьев, колючек, длинным скачком через седой, мохом обросший, метелями поваленный сухостой!.. Ползком и скачком, гибко и длинно; поворачивается плоская головка, поводит из стороны в сторону: не упустить, не потерять бы следа: далеко в худой избе, на лежанке, налитый теплой кровью, как квасом, лежит и дрожит, в потолок уставился Бенедикт.

Ближе, все ближе к жилью!.. Где поземка стелется, пылит по оврагам, где метель столбом, где снежный смерч с полей поднялся, там и она: летит в поземке, вьется в метели! Ни следа не оставит лапами на снегу, не спугнет ни одного подворотного пса, не потревожит домашней твари!..

Ближе и ближе, – и кривится невидимое лицо ее, и дрожат когти, – голодно ей, голодно! Мука ей, мука! Кы-ы-ысь! Кы-ы-ысь!

Вот она подкрадывается к жилью, вот глазыньки-то закрыла, чтоб лучше слышать, вот сейчас прыгнет на ветхую крышу-то, на остывшую трубу-то; вот напрягла ноги…

…В дверь стукнули: тук-тук-тук. Бенедикт вскочил, как ударенный палкой, страшным криком крикнул:

– Нет!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

– Ах, вы заняты, голубчик? Так я попозже зайду, – из-за двери голос такой знакомый: Никита Иваныч. Господь послал!.. Господь послал!.. 
В конечном итоге помешательство становиться практически явным.  

Но самому помирать неохота, кто спорит. Упаси Бог! А только еще страшней, если кысь. Сейчас-то вроде она отступила, видать, потеряла Бенедикта, – может, это Никита Иваныч ей след перебил, она и отступись.

А почему она страшней смерти: потому что уж ежели ты помер, так все, – помер. Нету. А ежели эта тварь тебя спортит, – так с этим еще жить! А как это? Как они себя мыслят, каково им, испорченным? Вот что им там внутри чувствуется? А?..

…А должно быть, чувствуется им тоска страшенная, лютая, небывалая! Мрак черным-черный, слезы ядовитые, жидкие, бегучие! Вот как иной раз во сне бывает: будто бредешь себе, волоча ноги, да все влево да влево забираешь, – и не хочешь, а идешь, словно ищешь чего, да чем дальше заходишь, тем больше пропадаешь! А назад ходу нету! А идешь будто по долинам пустым, нехорошим, а из-под снега трава сухая, да все шуршит! Все-то она шуршит! А слезы все бегут да бегут, с лица да на колени, с колен да на землю, так что и головы не поднять! А и поднял бы – все зазря: смотреть там не на что! Нет там ничего!..

А случись такое страшное дело с человеком, – что кысь его выпьет, жилочку когтем перервет, – лучше ему помереть скорей, лучше уж пускай в нем пузырь лопнет, да и все тут. А только кто же знает, может ему эти два, а то три дня до смерти целой жизнью представляются? У себя-то, в голове-то, внутри, он может, и в поля какие ходит, и женился, и детей малых народил, и внуков дождался, и повинность государственную какую несет, дороги чинит, али ясак платит? Внутри-то? А только все со слезами, с криком душевным, с воем непереносимым, не людским, беспрестанным: кы-ы-ы-ы-ысь! кы-ы-ы-ы-ысь!.. 

Вот чего кысь-то делает.

В серых буднях проходит ещё один год,
Безразличие, холод, интриг хоровод,
Бой чтоб выжить, точнее, чтоб существовать,
Чтобы завтра завязнуть в болоте опять.
Заливает души пустоту сладкий яд,
Королева зимы не жена и не мать,
Отправляешься в путь, забирая с собой
Раскалённое сердце жертвы другой.
Презирая законы, купаясь в вине,
Разрывая одежды, летая во сне,
Неприступных вершин ослепляющий свет надежды.
Отдавая себя зову плоти одной,
Неизбывной тоски, разрывая покой.
Несмотря ни на что остаёшься собой как прежде.
Небесной красоты земное воплощенье,
Неуловимый призрак, исчезающий в ночи,
Отдавшие тебе своей души горенье,
Как мотыльки для пламени свечи.
Не стоят ничего, как та игрушка,
затерянная в памяти навек
В холодном старом парке, где её девчушкой
оставила на мраморной, заснеженной скамье.
В холодном старом парке, где её девчушкой
оставила на мраморной скамье.
Растает в сердце лёд
У Снежной королевы,
Цветного сна полёт
Укажет свет неверный,
Разрушится стена
Моей души прекрасной,
И ветер из окна
Откроет двери в сказку мне.
Счёт оплачен: бездетность за власть и красу
Жизнь проходит, а после прыжок в пустоту
Недоступное счастье в горячих сердцах ,
Расплывается в бывшей горбуньи глазах.
Отвернись и забудь, победи в себе страх.
Ничего нет страшней чародейки в слезах.
От судьбы не уйти, от себя не сбежать.
За меня все решили учитель и мать.
Отказаться от песен друзей и подруг
Излечить навсегда мой страшный недуг
Вечный снег сдует ветер и вскроется вдруг
След нечаянных встреч и забытых разлук.
Я не знала любви и не знала тепла,
Безразличием льда наполняла сердца.
Наяву вижу то, что нельзя предсказать
Лёд хрустальный в осколках назад не собрать
Неприкаянным принцем из детской мечты
На дороге случайно мне встретился ты
Белым волком на лике серой Луны.
А судьба над тобой мной посмеялась опять,
подарила любовь, чтобы снова отнять,
Но не в силах никто эту цепь разорвать.
Навеки
Невысказанных слов бессчетные страницы,
Растаявшие в пламени признания и стихи.
Безмолвный разговор, письмов когтях у птицы,
сирени запах ветер унеси.
Бессмысленно пытаться жить как прежде,
Теряя понапрасну жизни дни.
Мгновение любви за годы без надежды
Ведьмачье молчаливое: <Прости>.
Растает в сердце лёд
У Снежной королевы,
Цветного сна полёт
Укажет свет неверный,
Разрушится стена
Моей души прекрасной,
И ветер из окна
Откроет двери в сказку мне.

Почему-то снова я вижу пустые улицы, слышу колокольный звон. Я знаю, что снова увижу здесь, все повторяется, только лица их так изменчивы… Что сегодня мне покажет та сторона за гранью? Я вдыхаю морозный воздух, я знаю куда мне нужно идти… туда где ещё звучат колокола. Маленькая церквушка с резными окнами, еловые ветви прогибаться под тяжестью снега, в чистом морозном воздухе стоит отзвук колокола. Я нехотя грею руки дыханием, я знаю что это не поможет, затея глупая… Я столько раз бывала здесь, но каждый раз боюсь переступить этот чертов порог. 
Вхожу… в нос ударяет запах благовоний и свечного воска, полу измененной ипостасью я слышу как эти проклятые свечи потрескивают! От основного зала меня отделяет не длинный коридор, а там, в зале сотни скамеек, зал огромен. Топчусь на месте сбивая снег с Сапогов, снег тает оставляя у моих ног маленькие лужицы. Несколько десятков шагов, распахиваю резные двери церковного зала… они все здесь, поворачиваться на грохот распахнутых дверей, черные платья, опущенные вуали, сдержанные костюмы… я уже давно не смотрю им в лица. Иду вперед, по алой бархатной дорожке, вперед. На постаменте возвышается гроб, белый, резной, отделанный золотом, гроб открыт… Мне страшно подходить, ноги заплетаются, от запаха свечей и благовоний кружиться голова. Кто на этот раз?  Усилием заставляю себя приблизиться, поднять голову и взглянуть… сердце замирает и обрывается в пропасть, оставляя в ушах только треск свечей...
Она лежит в белом простом платье ниже колен, волосы аккуратно убраны в простую но элегантную прическу,  знакомая брошка-дракон на платье, кольца на руках… Её лицо спокойно и кажется что девушка в гробу просто спит, что сейчас откроет глаза… только бледность кожи и посиневшие губы говорят обратное, на горле штопанный порез… Я падаю на колени. Зал молчит но я чувствую их взгляды, все до одного! Они всегда молчат и всегда смотрят с немым укором. Мне становиться невыносимо жарко, толи от слез по щекам, то-ли от немой злобы… я сжимаю кулаки, до боли стискиваю пальцы, почему она?! почему именно она?! Где я совершу ошибку!!! С трудом встаю, перед глазами все качается, и зал и свечи, и девушка в белом гробу, все словно уносит невидимая река а я падаю, медленно, словно в вязкую горячую воду которая заглушает все звуки… Впервые я не хочу сопротивляться, впервые я не хочу бороться с мороком… это морок, она жива, но они все, все кого я видела здесь умирали… Только не она! только не она!
-Айда!!! 
Отчаянный крик, падение замедляется… Хозяйка… Держит мое запястье а я отчаянно хватаюсь за её руки, платье, одежду, мертвой хваткой. Мне плевать кто она, что она может, я не отдам ей, не отдам её!
-на что ты готова ради меня? что ты отдашь мне Мари... 
Её голос тихий теплый, баюкающий усталое сознание.
Я сжимаю руки сильнее, осознание наваливается внезапно и четко.
-Да пошла ты, ничего я тебе не отдам, ты мне задолжала а не я тебе, пошла прочь, не тебе она достанется, у неё свой путь!
-Вот как? давай сыграем? В… Шахматы?
Молчу… ухмыляюсь, криво, гадко.
-Карты.
-Карты?
-Да, карты, и если я выиграю, то ты оставишь её навсегда мне, идет?
-Забавная сделка, я согласна.
-По рукам костлявая...


Наша игра не окончена, она только началась, но помни, ты в моих руках, и даже смерть мне не преграда... 

P.S Нет ничего страшнее чародейки в слезах. 

Вот и кончен вечер, Догорели свечи,
Брошенные книги, смятая постель...
Чувства в одну строчку, Мы дошли до точки,
Мы дошли до точки, и в душе метель.
Я бросаюсь в пропасть, с криком спорит гордость...
Я роняю буквы, спорю с естеством,
Мне уже не страшно, только чувство важно,
Только чувство важно, снова не о том...
Я сказать не смею, может не умею?
Различать привычных и чужих людей,
Как хочу сорваться, криком лишь остаться,
Я останусь криком,  ворохом затей. 
А дорога вьётся, все ещё вернётся,
Обернется быстро стрелка на часах...
И сойдутся мысли, доберу я смысла,
Я смогу родиться, снова из теней. 
Продолжать дорогу, проклинать тревогу,
Убегать и прятать важное от всех...
Как устали ноги, пыль считать в дороге,
Но однажды будет у меня свой дом.
Шторы спутал ветер, ты меня заметил?
Может быть напишем? Иль оставим сном?...